Слингби лежал, крепко привязанный к койке за запястья и щиколотки, и пустыми глазами смотрел в потрескавшуюся от времени штукатурку высокого потолка. Он никогда не понимал, почему в этом здании такие высокие потолки, ведь они подразумевали под собой и высокие окна, большие и светлые. Но окна больницы были маленькими, с плотно засаженными чугунными решетками, и Слингби ненавидел эти окна. Они портили все представление об идеале большого дома с высокими потолками.

По правде говоря, в клинике все портило это представление: облупленные стены, на которых кое-где виднелись кровавые пятна, видимо, оставленные прежними пациентами, холодный бетонный пол, захарканный, загаженный, черный от грязи, ибо санитары ни разу не удосужились его помыть, массивные двери, прилегающие к проему так плотно, что зазор был просто невозможен. Все в этом здании, большом, высоком и старинном, не позволяло даже думать о чем-то романтичном и приятном. И эта скрипящая, наглухо привинченная к полу  койка, на которой Слингби успел потерять счет дням за время своего пребывания здесь. И эти веревки из мокрых простыней, которыми его связывали. То ли из-за выработанного иммунитета, то ли по какой-то другой причине, но снотворное и успокоительное, что предназначалось для Эрика, начинало действовать очень медленно. Поэтому-то его и вязали простынями за неимением веревок и наручников, как буйного психа.

«Я не псих, черт бы Вас всех побрал!» - буквально вопило его самосознание, но врачи не были с этим согласны. Они были странными ребятами, ничего не понимающими в Смерти, как таковой. Они несли какую-то ерунду с тех самых пор, как привезли его сюда. Не верили ни единому слову о шинигами, косе Смерти и Департаменте жнецов и чем-то без конца кололи Слингби, надеясь утихомирить.

Один лишь напарник понимал и разделял его тревоги. Молодой юноша, которого привели в палату месяцем позже, а может быть годом, Эрик не следил за временем, сразу понравился жнецу, и последний нисколько не сомневался в том, что Алан станет его напарником, едва они выберутся из этого гиблого места. Мальчик быстро заслужил доверие, он понимал каждое слово и верил каждому слову. Конечно, он был не такой вспыльчивый, как Слингби, но это было даже на руку жнецу, ведь Алана практически не связывали. Эрик вообще не припоминал ни единого случая, когда бы увидел Хамфриза в таком положении, в каком находился сейчас сам.

Упершись локтями в каркас кровати, Слингби приподнялся, оторвав торс от койки и тихо позвал:

- Алан!

За окном бушевала гроза, и гром грохотал с такой силой, что вряд ли бы кто-нибудь услышал хоть слово, даже если бы жнецы говорили в голос, но шинигами не верил в это.

«В стенах есть мыши, а у мышей есть уши», – повторял он себе как заведенный, каждый чертов день, когда просыпался и засыпал в этой проклятой палате. И именно по этой причине предпочитал переговариваться с напарником шепотом.

- Надо выбираться отсюда, Алан! - продолжал Слингби. – Это место – беда!

Алан двигался неспешно, словно в кадрах фильма, пущенных в замедленной съемке. Видимо так сказывалось действия успокоительного, которым юношу накачивали каждый божий день. И Слингби, глядя на напарника, едва ли не сходил с ума в прямом смысле этого слова. Так издеваться над и без того спокойным в своем поведение жнецом было по меньшей мере бесчеловечно.

«И они еще смеют называть себя людьми… они знают, что вообще означает понятие человек?!!» - проклинал врачей Слингби, не в силах противостоять их действиям.

Даже теперь Алан поднявшись со своей кровати, шел к напарнику так медленно и осторожно, словно весь пол был уставлен капканами и мышеловками, и одно неверное движение могло бы повлечь за собой страшные травмы. Впрочем, с одним Эрик не мог не согласиться, в этих стенах стоило передвигаться именно так, размеренно и медленно, как во сне, следуя этим негласным правилам отсутствия времени.

В этом позабытом позаброшенном всем миром месте, которое, казалось, находится где-то на краю света, время совершенно переставало течь по одному руслу, как было бы принято там… за стенами больницы. Здесь оно замыкалось в круг, вчера мешалось с сегодня, сегодня с завтра. Календарь не имел смысла, равно как и шансов на существование, ибо даже будучи отвязанным от кровати Эрик не мог сказать, глядя бесчисленными днями на постоянно серое в узких окнах под самым потолком, какое сейчас было время года. Может быть, это было даже не небо, а какая-то неведомая иллюзия, по ту сторону этих грязных окон, и сейчас мелькающие молнии, озаряющие эти серые тучи, и вода, заливающая стекла, тоже были всего лишь иллюзией…

Наконец юноша достиг кровати Слингби и осторожно встал на её край, в скором времени приняв сидячее положение, как можно ближе к напарнику.

-Что ты сказал? – прозвучали его первые слова где-то у самого уха Эрика, который сразу успокоился, избавившись в одночасье от всех приступов озверения и мизантропии. Что бы ни пытались сделать эти странные люди в белых халатах, а  лучшим успокоительным для жнеца было присутствие Хамфриза, и чем ближе последний находился к первому, тем лучшим лекарством он был.

-Как же тут грязно... – добавил Алан, и на лице Слингби появилась легкая улыбка, тепло тела, находящегося так близко и такие обыденные и простые слова не просто успокаивали, а вызывали чувство умиления, и Эрик углублялся в совершенно немыслимые ассоциации  с покачивающейся на озере лодкой или уютном гамаке под раскидистыми ветвями. Жнец был готов наслаждаться этим мгновением вечность, ведь время, как уже оговаривалось – не имело в этих стенах присущей ему власти. Он уже успел забыть, о чем он говорил и что хотел донести до Хамфриза. Сейчас важнее было ощущать его присутствие, как неотъемлемую частицу жизни. Чем, собственно говоря, шинигами и занимался, пока дверь внезапно не открылась со свойственным ей лязгом.

Эрик перевел несколько разгневанный, не скрывающий волнения взгляд на внезапных гостей этой палаты. Алана могли забрать… снова накачать снотворным или какой-нибудь другой наркотической дрянью. Вернуть на соседнюю койку, которая теперь казалась такой далекой по отношению к нему, Эрику. Его могли привязать, чтобы он больше не вставал и не садился на кровать к напарнику. Могли…

В палату в сопровождении санитаров вошел молодой человек. Хотя человеком Слингби назвал бы его с большой натяжкой. Что-то в нем было не соответствующее этому термину, но что именно, Эрик не мог определить, поэтому только лежал и гадал, прока этот новый постоялец занимал свое койка-место.

Время шло, но новый «сокамерник» так и не желал представляться жнецам, что Слингби не особо расстраивало. Если данный индивид не был человеком, а он не являлся таковым, то дела до него Эрику не было никакого. Мысль об опасности того, что врачи могли прислать кого-либо для определенной слежки за заключенными, даже не возникала, опять же по причине молчания вновь прибывшего. Шпион сразу бы попробовал разузнать «что» да «как», едва переступив порог этой палаты.

Поэтому быстро переключив свое внимание на напарника, Слингби почувствовал новый вкус. Едва в руках Алана оказалась бритва, и плотные тканевые нити одна за другой стали податливо рваться под острием лезвия, и во рту у Эрика появился металлический, немного волнующий, но такой приятный привкус. И шинигами точно знал, что это привкус свободы, хотя пробовал его впервые.

Тонкие пальцы напарника сжимали лезвие так плотно, что жнец забеспокоился, достаточно одного неловкого движения и Алан мог порезаться, а этого Эрику ой как не хотелось. Жнецу вообще не хотелось, чтобы этот хрупкий юноша пострадал когда бы то и отчего бы то ни было. Хамфриз казался ему таким воздушным, чистым и беззащитным, что хотелось укрыть его на своей груди и спрятать от всей жестокости этого мира… Но сначала нужно было выбраться из палаты.

Первая простыня с податливым треском наконец-то ослабла достаточно для того, чтобы Эрик мог разорвать ее остатки, лишь чуть приложив силу, но напарник продолжал осторожно перерезать веревку, поэтому старший жнец не шелохнулся, предпочитая не мешать юноше, чтобы не волновать его. Наконец, самопальная веревка слетела с затекшего запястья и Слингби начал осторожно вращать кистью, не имея возможности растереть саднившую кожу. Боли Эрик не чувствовал, но вот онемение имело место быть.

Алан, восторженно нашептывая слова победителя в этой схватке, осторожно прижал освобожденную руку к груди и через ткань сорочки шинигами ощутил, как бешено стучит сердце юноши. Волнение было не лучшим посредником во время побега, но с ним жнецы ничего не могли поделать. И словно подливая масло в огонь,  за дверью послышались шаги. Занервничавший Хамфриз тут же спрятал лезвие во рту, и сердце самого Слингби замерло от переполнявших сознание эмоций. Это было так неосмотрительно, так опасно, это могло повлечь за собой совершенно необдуманные последствия. Эрик попытался прижать к себе напарника свободной рукой, но затекшая, после длительного заключения, она никак не желала слушаться.

Шаги стали глуше и вскоре растворились в тишине, лезвие было вынуто изо рта, но волнение за Хамфриза в глазах Эрика не утихало, напротив, нарастало все больше.

"Почему он дрожит?.. Он не поранился?.. Откуда кровь?.."

Пока вопросы терроризировали мозг Слингби один за другим, хлынув нескончаемым потоком, Алан быстро справился со второй рукой, позволив Эрику растирать запястья ладонями, чтобы хоть немного восстановить кровообращение. Уже наступала очередь щиколоток к освобождению, а потом…

Потом, возможно, если ничего не изменится, они смогут бежать из этого ада…

Внезапно Алан задрожал мелкой дрожью, словно эпилептик, и упал прямо на ноги напарнику, закатив глаза, уронив голову на колени.

- Алан! – Слингби на миг забыл о том, где они находятся, и выкрикнул имя напарника во весь голос, но последний его не слышал, и по всем признакам, переносил приступ.

"Что они с ним сделали…"- в бешенстве подумал жнец, пытаясь подхватить Хамфриза на по-прежнему ослабшие руки и привести в чувство. Щиколотки шинигами уже были свободны от узлов, но ног Эрик не чувствовал, что настораживало, во всяком случае пока.

Счет времени Эрик не вел, но ему показалось, что прошла вечность, прежде, чем Алан открыл, наконец, глаза. Некоторое время он смотрел прямо на тонкую струйку крови, которая сочилась из пореза.

"Черт! Как это произошло… он же был со мной все это время… а если заражение…" - мысли Слингби снова скакали, как сумасшедшие, и занимали все пространство мозга, пока юный жнец не понял глаза на напарника.

Они были совершенно пустыми. Такими прекрасными, желто-зелеными, в обрамлении пушистых ресниц, но пустыми и безжизненными, словно кто-то взял и вычерпал всю эту жизнь ложкой из этих глаз, и этого «черпателя» Слингби в эту минуту мечтал разорвать на куски.

-Эрик, Эрик помоги....прошу! – зазвенел тихий шепот по стенам палаты, и Слингби, перебрав все возможные варианты, попытался ослабевшей рукой отобрать лезвие у юноши, успокаивающе бормоча:

- Все в порядке, Алан… я рядом. Отдай его мне… ты порезался…